ПОСЛЕ КАЗНИ ПРОШУ…

Мольер. «Тартюф, или Обманщик». Театр «Балтийский дом»
Режиссёр Андрей Прикотенко
Спектакль Андрея Прикотенко — очередная попытка поиграть в театр эпохи Мольера, по обыкновению отечественных режиссёров демократично не делая различий между «версальскими экспромтами» и экспромтами комедиантов на рыночной площади. Если не поиграть — то спародировать, если не спародировать — то просто пошутить.
Действие разворачивается на небольшой, выпирающей в зал сценической площадке, имитирующей подмостки площадного театра. Костюмы сделаны без претензии на подлинность, но не осовременены, а слегка стилизованы «под эпоху». Мольеровский текст совсем не изменён. Актёры, однако, не то чтобы играют всерьёз и не то чтобы декламируют, — скорее, играют с декламацией: то произнося текст напыщенно, распевно, то переходя на речитатив, а то и на скороговорку… Живое музыкальное сопровождение спектакля — ещё одна местная шутка: задача струнного квартета — иллюстрировать движения героев, озвучивать скрипы, стук и прочие шумы. А музыка в спектакле раздаётся из динамиков, зато по мановению дирижёрской палочки.
«Тартюф» сильно отличается от предыдущих работ Андрея Прикотенко. Как ни парадоксально, он куда более напоминает балтдомовскую «Женитьбу Фигаро» Виктора Крамера с Андреем Мерзликиным в главной роли, чем, допустим, «Слугу двух господ» самого Прикотенко, поставленного им в театре на Литейном. И дело здесь, разумеется, не только в пространстве и отнюдь не в актёрском составе. Спектакли схожи по типу актёрского существования, по общей атмосфере. Вот и на заглавную роль Прикотенко назначил Илью Шакунова, продолжив балтдомовскую традицию приглашения звёзд экрана на драматические роли. Для сегодняшней молодёжной аудитории Шакунов — популярный столичный артист, супер- и просто герой многочисленных сериалов и кинофильмов. Но для «вчерашней», театральной, Илья Шакунов — питерский актёр хорошей школы, премьер ТЮЗа, выпускник мастерской В. М. Фильштинского, однокашник Андрея Прикотенко. Не случайно образ Тартюфа у Шакунова бесконечно далёк от имиджа сериального красавца.
Тартюф получился неожиданным — его склонность к самоуничижению в сочетании с неистовой похотью приобрела явно мазохистский характер. Сложная натура. Количество занимательных физиологических и психопатологических нюансов должно было в какой-то момент перейти в качество психологических мотиваций поступков персонажа. Но так и не перешло, застряв где-то на полпути. Так в спектакле возник намёк на некоторую жанровую двойственность (прорыв психологизма внутри пародии). Подобная игра на разных эстетических уровнях, с одной стороны, совсем не противоречит ни традициям старинного бродячего театра, ни эстетике постмодернистского спектакля, но, с другой стороны, вызывает недоумение. В какую же игру тут играют?
Как бы то ни было, этот «Тартюф» уже не первый у творческого альянса режиссёра Андрея Прикотенко и художника Олега Головко — предыдущий был в «Красном факеле». Впрочем, это совсем не тот случай, когда режиссёр ставит в разных городах одну и ту же пьесу по единожды придуманному лекалу. В балтдомовский «Тартюф» перешла идея сценографической конструкции — подобие подмостков с деревянным станком, на котором возвышается нечто внешне напоминающее гильотину, над которой, в свою очередь, вдобавок ненавязчиво качается планка с висельной петлёй… Перед нами эстрада--эшафот. В версии «Красного факела» эту сценографическую метафору можно было воспринимать почти буквально: все участники событий — семья мясников, их дом — мясная лавка, по сути — бойня. Кругом были развешаны колбасы и окорока, в воздухе витал дух жестокости и мёртвой плоти. Парадокс сосуществования мрачного жилища и высокой нравственности героев (или их героических попыток в этом направлении) в новосибирском спектакле считывался с первых минут, позволяя порассуждать о характере сценического гротеска. Ещё Николай Евреинов, говоря о природе зрелища, упоминал о родстве театрального представления и публичной казни.
В «Балтийском доме» никакой мясной лавки нет. Зато эшафот остался — внося в мольеровскую комедию ощущение роковой предопределённости. На сцене-эшафоте герои выставлены на посмешище — за свою глупость. (Впрочем, кажется, режиссёр слишком суров — в этом случае можно было бы обойтись позорным столбом.) Здешний «театр в театре», не претендуя на новаторство, обладает любопытной особенностью: тут есть на первый взгляд незаметное, но принципиально важное упрощение традиционной вахтанговской структуры. Известная формула: «я актёр, который играет актёра,
который играет…» — у Прикотенко максимально сокращена. Фактически, историю про то, как подлый обманщик по фамилии Тартюф досаждает родственникам своего благодетеля, разыгрывают перед нами не бродячие артисты, но само благородное семейство. Покидая «официальную» игровую площадку, герои не становятся артистами — исполнителями, играющими Мольера, они остаются персонажами, а возвращаясь в «спектакль», продолжают быть Клеантом, играющим Клеанта, Дориной в роли Дорины и т. д. И при этом все они чутко слушают указания дирижёра. Последний мало интересуется своим оркестром, он ведёт спектакль целиком: наблюдает за происходящим, тихонечко подсказывает текст, подаёт знаки в радиорубку, выскакивает на площадку подправить мизансцену — поставить кому-нибудь ногу на носочек для симметрии… Да что уж там, дирижёр в исполнении Игоря Мосюка даже внешне напоминает постановщика спектакля — Андрея Прикотенко. Постоянное присутствие режиссёра на площадке не даёт избавиться от неуютного ощущения, что всё происходящее — технический прогон или открытая репетиция. То ли спектакля, то ли казни. Одно из двух непременно должно состояться.
Анастасия МОРДВИНОВА
ИМПЕРИЯ ДРАМЫ № 34 - март 2010 года.